Ученые, священные коровы и стереотипы
— Видишь тех «ученых» вон там? — спросил он. — Они подобны тем священным коровам в Индии, которые, как мне сказали, едят всю печатную макулатуру, что могут найти на улицах... Да, они пожирают все печатные страницы книг, написанных веками назад, но они не переваривают их. Они больше не думают самостоятельно. Они читают и повторяют, читают и повторяют; и студенты, которые слушают их, учатся только читать и повторять, поколение за поколением.
— Но, Шейх Мустафа, — вмешался я, — Аль-Азхар, в конце концов, является всемирным центром исламских наук и самым старым университетом в мире! Его имя встречается почти на каждой странице мусульманской культурной истории. А как же все те великие мыслители, теологи, историки, философы, математики, которые вышли отсюда за последние десять веков?
— Они перестали выходить отсюда несколько веков назад, — ответил он с сожалением. — Все же, наверное, не совсем так; то там, то здесь каким-то образом независимые мыслители появляются из Аль-Азхара даже в наше время. Но в целом Аль-Азхар впал в бесплодие, от которого страдает весь мусульманский мир, и его старый запал полностью погас. Те древние исламские мыслители, которых ты упомянул, никогда не могли и подумать, что по прошествии стольких веков их мысли, вместо того чтобы быть подхваченными и развиваемыми, будут лишь повторяться снова и снова, как будто они являются конечными и непогрешимыми истинами. Если какие-нибудь изменения к лучшему и должны случиться, мышление должно поощряться вместо нынешнего мыслеподражания...
Резкое описание Аль-Азхара, данное Шейхом Аль-Мараги, помогло мне понять одну из глубочайших причин культурного спада, который бросается в глаза везде в мусульманском мире. Не была ли ученая окаменелость этого древнего университета отражена, в разной степени, в социальном бесплодии мусульманского настоящего? Нельзя ли найти эквивалент такого интеллектуального застоя в пассивном, почти ленивом принятии многими мусульманами их неоправданной бедности, в их безмолвной терпимости к многочисленному общественному злу, которому они подвержены?
И разве было удивительно, думал я, что неверные представления о самом Исламе, подкрепленные столь ощутимыми свидетельствами мусульманского застоя, так сильно распространились на Западе? Эти известные западные представления могут быть подытожены следующим образом: спад мусульман вызван главным образом Исламом, который, будучи религией, совершенно не достойной сравнения с Христианством или Иудаизмом, является, скорее, нечестивой смесью фанатизма пустыни, грубого сладострастия, суеверия и тупого фатализма; именно Ислам мешает своим последователям участвовать в движении человечества к высшим формам социального устройства; вместо освобождения человеческого духа от оков мракобесия, Ислам сжимает их еще сильнее; и следовательно, чем быстрее мусульманские народы освободятся от своего раболепия перед исламскими принципами и общественными устоями и вдохновятся на принятие западного образа жизни, тем лучше для них и для всего остального мира...
Мои собственные наблюдения, сделанные до сих пор, убедили меня, что в голове среднего западного человека покоилось крайне искаженное представление об Исламе. То, что я видел на страницах Корана, было не «жестоким материалистическим» мировоззрением, а напротив, глубоким осознанием Бога, которое выражалось в рациональном рассмотрении всей сотворенной Богом природы, — гармония находящихся бок о бок интеллекта и чувственных побуждений, духовных и общественных запросов. Мне стало очевидно, что упадок мусульман не был следствием каких-либо недостатков в Исламе, но скорее следствием их собственной неспособности жить согласно Исламу.