Живой контакт с вершинами своей культуры 2
Я хорошо помню тот день, когда я сделал это открытие на базаре в Дамаске. Я держал в руках сосуд, большую чашу из обожженной глины. Он имел странно торжественную форму: большой и круглый, что-то вроде приплюснутой сферы почти музыкальных пропорций; из округлых стенок его, которые имели что-то от нежности женских скул, выходили изгибаясь две рукоятки совершенного изгиба, которые оказали бы честь греческой амфоре. Они были вылеплены руками: я все еще мог различить отпечатки пальцев скромного гончара на глине. Вокруг внутренней окантовки сосуда он выгравировал стремительным уверенным взмахом своего пера деликатную арабеску с намеком на розовый сад в цвету. Он работал быстро, почти небрежно, когда создавал эту изумительную простоту, которая напомнила обо всем величии сельджукского и персидского гончарного искусства, так восхваляемого в музеях Европы. И ведь он не намеревался создавать произведение искусства. Все, что он делал, это кухонный горшок — лишь и только кухонный горшок — такой, который каждый феллах или бедуин может купить в любой день на любом базаре за несколько медных монет...
Я знал, что греки создавали похожее или даже большее совершенство, вероятно также в кухонных горшках, так как они тоже — разносчик воды или рыночный грузчик, солдат или гончар — действительно разделяли культуру, которая опиралась не просто на творческий взлет нескольких отдельных индивидуумов, на несколько вспышек, которые доступны лишь людям большого таланта, но которая была общей для всех. Их гордость за красоту вещей, принадлежавших той культуре, также была частью их повседневных дел: непрерывное приобщение к общему живущему достоянию.
В то время как я держал тот сосуд в своих руках, я знал — благословенны люди, готовящие свою каждодневную пищу в таких горшках; благословенны те, чья претензия на культурное наследие больше, чем пустое бахвальство...