Глазами чужестранца
В то время как я сидел в поезде, несшем меня из Триеста в Вену, мои недавние впечатления от Турции начали терять свою живость, и единственной оставшейся реальностью стали восемнадцать месяцев, которые я провел в арабских странах. Я был почти шокирован, осознав, что я смотрел на однажды бывшую так знакомой европейскую действительность глазами чужестранца. Люди казались настолько безобразными, их движения — угловатыми и неуклюжими, без особой связи с тем, что они действительно чувствовали и хотели; и неожиданно я понял, что, несмотря на видимость наличия цели во всем, что они делали, они жили, не сознавая того, в мире притворства... Очевидно, мое соприкосновение с арабами совершенно и безвозвратно поменяло мой подход к тому, что я считал важным в жизни; и было чем-то вроде изумления вспомнить, что и другие европейцы знали арабскую жизнь до меня. Как было возможным тогда то, что они не испытали такой же шок открытия? Или все-таки испытали? Возможно, тот или иной из них был так же потрясен до глубины души, как был теперь я?..
(Годы спустя в Аравии я получил ответ на этот вопрос. Он пришел от доктора Ван дер Мейлена, тогда голландского министра в Джедде. Человек широкой и многогранной культуры, он держался христианской веры с усердием, теперь редким среди западных людей, и не был по ясной причине дружествен Исламу как религии. Тем не менее он признался мне, что любил Аравию больше, чем какую-либо другую страну, которую он знал, не исключая его родины. Когда его служба в Хиджазе подходила к концу, он однажды сказал мне: «Я полагаю ни один чуткий человек не сможет когда-либо остаться равнодушным к очарованию арабской жизни или вырвать ее из своего сердца после того, как пожил среди арабов некоторое время. Когда кто-нибудь уезжает, он навсегда понесет внутри себя атмосферу этой пустынной земли и всегда будет смотреть назад с сильным стремлением, даже если его дом находится в более богатых, более красивых землях...»)