Ислам, первое знакомство
Ислам не казался столько религией, в обыденном понимании этого слова, сколько образом жизни; не столько теологической системой, сколько программой личного и общественного поведения, основанного на осознании Бога. Нигде в Коране я не мог найти ссылки на необходимость в «спасении». Никакого первородного, врожденного греха не стояло между личностью и его судьбой, так как ничего не приписывается человеку, кроме того, к чему он сам стремился. Никакого аскетизма не требуется, чтобы открыть скрытые врата чистоты, так как чистота — врожденное право человека, а грех означает не более чем отклонение от природных положительных качеств, которыми Бог наделил каждого человека. Нет и следа дуализма в рассмотрении человеческой природы: тело и душа воспринимаются как одно неотъемлемое целое.
Сначала я был немного поражен озабоченностью Корана не только духовными аспектами, но также многими, кажущимися тривиальными, мирскими сторонами жизни; но со временем я начал понимать, что если человек является на самом деле нераздельным целым из тела и души, точно так, как настаивал на этом Ислам, то ни один аспект его жизни не может быть слишком «банальным», чтобы войти в компетенцию религии. Со всем этим Коран ни на миг не позволял своим последователям забыть, что жизнь в этом мире — лишь один из этапов путешествия человека к наивысшему существованию, а его конечная цель — цель духовного характера. Материальное благополучие, говорилось, желательно, но не является самоцелью, и, следовательно, человеческие склонности, хотя и оправданы сами по себе, должны быть ограничены и контролируемы моральным сознанием. Это сознание должно иметь отношение не просто к связи человека с Богом, но также к его взаимоотношениям с людьми; не только к духовному совершенствованию личности, но также к созданию таких общественных условий, которые были бы благоприятными для духовного развития всех, так чтобы все могли жить в полноте...
Все это было интеллектуально и этически намного более «приемлемым», чем все, что я прежде слышал или читал об Исламе. Его подход к проблемам духа казался глубже, чем подход Ветхого Завета, и к тому же был лишен предпочтения одной избранной нации; а его подход к проблемам плоти был, в отличие от Нового Завета, решительно утвердительным. Дух и плоть стояли, каждый в своем праве, как сочетающиеся стороны Богом созданной жизни человека.
Может быть, именно это учение, спрашивал я себя, было ответственно за эмоциональное спокойствие, которое я уже так долго ощущал в арабах?