Пятница
По пятницам — священный день отдохновения у мусульман — можно было заметить смену ритма в Дамаске: небольшой вихрь счастливого возбуждения и в то же время торжественность. Я думал о наших воскресеньях в Европе, спокойных улицах города и закрытых лавках; я вспоминал все те пустые дни и угнетение, приносимое этой пустотой. Почему должно быть именно так? Теперь я начинал понимать это: для большинства людей на Западе их повседневная жизнь — тяжелая ноша, и только воскресенья освобождают от нее. Воскресенье больше не день отдыха, но день, ставший бегством в воображаемую, обманчивую забывчивость, за которой вдвойне тяжелые и угрожающие будничные уловки рабочей недели.
Для арабов, с другой стороны, пятница не являлась возможностью забыть рабочие дни. Не сказать, что плоды их жизни легко и без усилий доставались им, но просто потому, что их труд, даже самый тяжелый, не находился, казалось, в конфликте с их личными предпочтениями. Повседневность ради повседневности отсутствовала; вместо этого существовало внутреннее соприкосновение рабочего с его работой. Таким образом, передышка была необходима только лишь, когда он уставал. Такое созвучие между человеком и работой, должно быть, рассматривалось Исламом как естественное состояние дел, и, следовательно, по пятницам не предписывался обязательный отдых. Рабочие мастерских и лавочники дамасских базаров работали несколько часов, покидали свои рабочие места на некоторое время, в течение которого они посещали мечеть для полуденной молитвы и после этого встречались с друзьями в кафе; затем они снова приходили на работу в свои лавки и работали еще несколько часов в радостном расслаблении, каждый — как ему хотелось. Лишь несколько магазинов были закрыты, и, не считая времени молитвы, когда все люди собирались в мечетях, все улицы были полны суматохи точно так, как в любой другой день недели.
В один из пятничных дней я пошел с моим другом, у которого я гостил, в Мечеть Омейядов. Множество мраморных колонн, которые поддерживали куполообразный потолок, сверкали в лучах солнца, которые падали через окна над притолоками. Чувствовался мускусный запах в воздухе; красные и голубые ковры покрывали пол. В длинных ровных рядах стояли многие сотни мужчин позади имама, который вел молитву; они кланялись, становились на колени, касались лбами земли и снова поднимались: все в дисциплинированном унисоне, как солдаты. Было очень тихо: пока прихожане стояли, можно было слышать из самых отдаленных уголков огромного зала голос старого имама, читающего вслух стихи из Корана. И когда он кланялся или падал ниц, все прихожане следовали за ним, как один, кланяясь и падая ниц перед Богом, как если бы Он находился перед их глазами...
Именно в этот момент я прочувствовал, насколько близки были их Бог и их вера к ним. Их молитва не была оторвана от их рабочего дня, она была частью его, не предназначенной для того, чтобы забыть жизнь, но для того, чтобы лучше помнить о ней, вспоминая о Боге.
— Как странно и прекрасно, — сказал я своему другу, когда мы покидали мечеть, — что ваши люди чувствуют Бога так близко к себе. Я бы сам желал чувствовать так же.
— Как же иначе может это быть, о брат мой? Разве Бог, как утверждает наша Священная Книга, не ближе к тебе, чем вена в твоей шее?