Как они смеялись!
Как они смеялись, эти египтяне! Как радостно они ходили изо дня в день по улицам Каира, шагая в раскачивающейся походке в длинных полосатых рубахоподобных галлябийах, разукрашенных беспечно и беззаботно во все цвета радуги так, что можно было подумать, что вся давящая бедность, и неудовлетворение, и политический беспорядок воспринимались серьезно лишь в относительном смысле. Яростное взрывное возбуждение этих людей всегда, казалось, было готово уступить место безо всякого видимого перехода искренней безмятежности и даже праздности, как если бы ничего никогда не происходило и ничего не было дурно. Именно поэтому большинство европейцев считало (да пожалуй и сейчас считает) арабов поверхностными; но даже тогда, в те первые дни, я осознавал, что это презрение к арабам произрастало из стремления Запада переоценивать эмоции, которые кажутся «глубокими», и обвинять в поверхностности все, что легко, изящно и необремененно. Арабы, я чувствовал, оставались свободными от тех внутренних напряженностей и давления, которые так характерны для Запада. Как же мы могли применять свои собственные стандарты к ним? Если они казались поверхностными, это было, возможно, потому, что их эмоции выливались без всякого сопротивления в их поведение. Вероятно, под влиянием «вестернизации» они тоже со временем потеряют эту благословенную открытость в соприкосновении с реальностью, так как, хотя западное влияние действовало на современную арабскую мысль разными способами в качестве стимула и удобряющего агента, оно в конечном счете вызывало в арабах те же самые тяжелые проблемы, которые господствовали над духовной и общественной жизнью Запада.