Процесс разложения или восстание против бессмысленных норм
[...] Я никогда не был очень склонен к метафизическим спекуляциям или осознанным поискам отвлеченных «истин». Мои интересы больше лежали в области вещей видимых и ощущаемых: люди, жизнедеятельность и отношения. И именно тогда я начал открывать для себя отношения с женщинами.
В общем процессе разложения установленных общественных норм, который последовал за Первой мировой войной, многие ограничения во взаимоотношениях между полами были ослаблены. Все это не было, как мне кажется, столько бунтом против пуританского образа жизни девятнадцатого века, сколько, скорее, пассивным отступлением от положения дел, когда определенные стандарты морали рассматривались как вечные и неоспоримые, к общественному устою, в котором все было сомнительным: раскачивание маятника из состояния вчерашней утешительной веры в непрерывность человеческого прогресса к состоянию горькой разочарованности Шпенглера, к нравственной относительности Ницше и к духовному нигилизму, взращенному психоанализом. Оглядываясь назад в прошлое на те послевоенные годы, я думаю, что молодые люди, юноши и девушки, которые писали и говорили с таким энтузиазмом о «телесной свободе», были в действительности весьма далеки от бьющей ключом энергии духа бога Пан, к которому они так часто прибегали: их исступление было слишком напыщенным, чтобы быть неудержимым, и легко проходящим, чтобы быть революционным. Их половые отношения были чем-то легкомысленным с определенной сухой обыденностью, которая зачастую приводила к беспорядочности.
Даже если бы я сам чувствовал себя связанным остатками общепринятой морали, мне было бы чрезвычайно тяжело избежать засасывания в общую тенденцию, которая распространилась так широко; я, скорее, упивался, как и многие другие моего поколения, тем, что рассматривалось как «восстание против пустых и бессмысленных норм». Флирт легко переходил в роман, а некоторые романы — в страсть. Несмотря на это, я не думаю, что я был распутным, так как через все те юные любовные увлечения мои, как бы они ни были непрочны и недолговечны, всегда проходил лейтмотив надежды, неясной, но настойчивой, — возможно, эта страшная изоляция, которая так явно отделила человека от человека, разрушится союзом одного мужчины и одной женщины.