Первая встреча с Аравией
К тому времени я уже видел много восточных стран. Я знал Иран и Египет лучше, чем какую-либо страну в Европе; Кабул давно перестал быть непривычным; базары Дамаска и Исфахана были знакомы мне. И я не мог чувствовать ничего, кроме «обыденности», когда я прошел в первый раз через базар в Джедде и увидел лишь несвязную смесь и бесформенное повторение того, что в других городах Востока можно было видеть в куда большем совершенстве. Базар был покрыт досками и мешковиной для защиты от раскаляющего зноя; в дыры и щели проходили тонкие, ослабленные солнечные лучи и покрывали позолотой полумрак. Перед открытыми кухнями темнокожие мальчики жарили мелкие кусочки мяса на шампурах над сверкающими углями; были тут и кофейни с отполированной медной посудой и диванчиками из пальмовых листьев, а также бесполезные лавки, полные европейского и восточного барахла. Везде духота и запах рыбы и коралловой пыли. Повсюду толпы людей — бесчисленное количество паломников в белом и простые жители Джедды в цветном, в чьих лицах, одеждах и манерах проявлялись все страны мусульманского мира: вот, возможно, отец из Индии, а отец матери — сам, вероятно, помесь малайца и араба — женился, должно быть, на бабушке, которая по отцовской линии происходила от узбеков, а по материнской линии от сомалийцев, — живые следы веков паломничества и мусульманского окружения, которое не знает ни преград в виде цвета кожи, ни различий между расами. Вдобавок к этой местной и паломниками привнесенной неразберихе Джедда в те дни (1927 год) была единственным местом в Хиджазе, где разрешалось проживать немусульманам. Иногда можно было видеть на лавках вывески с европейским шрифтом и людей в белом тропическом костюме с солнцезащитными касками или шляпами на головах; над консульствами развевались иностранные флаги.
Все это принадлежало, что называется, не столько к суше, сколько к морю: к звуками и запахам порта, к кораблям, стоящим на якоре за бледной полосой из кораллов, к рыболовным лодкам с белым треугольным парусом, — к миру, не сильно отличному от Средиземноморья. Хотя дома уже немного отличались — открытые бризу с богатыми фасадами, резными деревянными оконными рамами и закрытыми балконами, тончайшими завесами из дерева, которые позволяли жителям смотреть наружу без помех, но не давали возможности прохожим посмотреть внутрь. Все эти изделия из дерева были подобны серо-зеленой тесьме на стенах из розового кораллового камня, изысканного и крайне гармоничного на фоне всей картины. Это уже было не Средиземноморье, но еще и не Аравия. Это был прибрежный мир Красного моря, который производит подобную архитектуру по обеим его сторонам.
Аравия, однако, оповестила о себе синевато-стальным небом, обнаженными скалистыми холмами и песчаными дюнами на востоке, а также тем дыханием величия и той нагой скудностью, которые всегда так необычно переплетены в аравийском ландшафте.