Авраам и его небесный овен...
Авраам и его небесный овен... эти образы легко всплывают в сознании человека в этой стране. Замечательно то, насколько жива память о том древнем патриархе среди арабов: намного ярче, чем среди христиан на Западе, чьи религиозные образы все-таки базируются в первую очередь на Ветхом Завете, или даже среди евреев, для которых Ветхий Завет является началом и концом Божественного слова человеку. Духовное присутствие Авраама всегда чувствуется в Аравии, так же как и во всем мусульманском мире: и не только в том, как часто его именем (в своей арабской форме Ибрагим) нарекают мусульманских детей, но также в постоянном упоминании, и в Коране, и в каждодневных молитвах мусульман, роли патриарха как первого сознательного проповедника Единства Бога, что также объясняет огромное значение, придаваемое Исламом ежегодному паломничеству в Мекку, которая с самых ранних времен была тесно связана с историей Авраама. Он не был, как ошибочно полагают многие на Западе, привнесен в сферу арабской мысли Мухаммадом в попытке, что называется, «заимствования» элементов религиозного знания из иудаизма, так как исторически доказано, что личность Авраама была хорошо известна арабам задолго до рождения Ислама. Все упоминания патриарха в самом Коране сформулированы так, чтобы не оставить никакого сомнения в том, что он занимал видное положение в арабском сознании поколениями до времен Мухаммада: его имя и описание его жизни всегда упоминаются без каких-либо предисловий или объяснений, то есть как что-то, с чем даже самые первые слушатели Корана должны были быть весьма хорошо знакомы. Конечно же, уже в доисламские времена Авраам имел особое место в родословных арабов как прародитель — через Измаила (Исмаиля), сына Агари — «северных» арабов, которые сегодня составляют более половины всей арабской нации и к которым принадлежало племя Мухаммада, Курейш.
Лишь начало истории Измаила и его матери упомянуто в Ветхом Завете, ведь ее более позднее развитие не имеет отношение к судьбам еврейской нации, которой главным образом посвящен Ветхий Завет. Однако доисламская арабская традиция может рассказать нам гораздо больше на этот счет.
Согласно этой традиции Авраам покинул Агарь и Измаила в месте, где теперь находится Мекка, что, на первый взгляд, далеко не маловероятно, если иметь в виду, что для кочевника на верблюде путешествие в тридцать дней и более было и остается совсем обыденным делом. Так или иначе, арабская традиция гласит, что именно в эту долину Авраам привез Агарь и их сына, в это ущелье между скалистыми холмами, голыми и бесплодными под аравийским солнцем, где носятся пылающие ветра пустыни и куда не залетают даже хищные птицы. Даже сегодня, когда долина Мекки заполнена домами, и улицами, и людьми разных языков и национальностей, одиночество пустыни кричит с мертвых склонов вокруг нее, и над толпами паломников, которые падают ниц перед Каабой, витают призраки тех давно прошедших тысячелетий, в течение которых непрерывная тишина, лишенная всякой жизни, висела над пустой долиной.
Эта долина была подходящим местом для отчаяния той египетской невольницы, которая родила сына своему господину и таким образом стала объектом настолько большой ненависти со стороны жены ее господина, что она и ее сын Измаил должны были остаться отвергнутыми. Патриарх, должно быть, и впрямь горевал, когда он сделал это, чтобы умиротворить свою неуступчивую жену; но нужно помнить, что он, будучи весьма близким к Богу, был уверен в Его безграничной милости. Нам говорится в Книге Бытия, что Бог так успокоил его: «И пусть не будет для тебя печали в этом, ведь это твой ребенок и твоя невольница... Из ее сына Я выведу нацию, потому что он — от твоего семени». Итак, Авраам оставил рыдающую женщину и ребенка в долине с бурдюком воды и сумкой, полной фиников, и уехал обратно на север через Мадиам в землю Ханаан.
Одинокое дикое дерево сарха стояло в долине. В его тени присела Агарь с ребенком на коленях. Вокруг нее — один только волнообразный, заполняющий все зной и слепящий свет на песке и скалистых утесах. Как хорошо было в тени дерева... Но тишина, эта ужасная тишина без дыхания, без единой живой души! В то время как день медленно проходил, Агарь подумала: «Если бы только кто-нибудь живой пришел сюда: птица, животное — да! — или даже хищник, — какое наслаждение было бы тогда!» Но взамен пришла лишь ночь, успокаивающая, как и всякая ночь в пустыне, прохладный свод темноты и звезд, который смягчил горечь ее отчаяния. Агарь почувствовала прилив храбрости. Она накормила своего ребенка финиками, и оба выпили воды из бурдюка.
Ночь прошла, и еще один день, и еще одна ночь. Но, когда огненным дыханием пришел третий день, воды в бурдюке больше не было, и отчаяние переросло всякую силу, и надежда стала подобна разбитому сосуду. И когда ребенок кричал напрасно, все более слабеющим голосом прося воды, Агарь воззвала к Господу; но Он не показался. И Агарь, обезумевшая от страдания своего умирающего ребенка, начала бегать взад и вперед с поднятыми руками через долину, всегда по одному и тому же участку между двумя низкими холмами. И именно в память о ее отчаянии паломники, приезжающие в Мекку теперь, пробегают семь раз между этими двумя холмами, взывая, как взывала однажды она: «О Наищедрейший, Всемилостивый! Кто смилуется над нами, если Ты не проявишь свою милость!»
И тогда пришел ответ — и вот источник забил фонтаном и вода начала течь по песку. Агарь закричала от счастья и прижала ребенка лицом к драгоценной жидкости, так чтобы он мог напиться. И она пила вместе с ним, громко и умоляюще выкрикивая между тяжелыми вздохами «Зумми, зумми!» — слово без смысла, просто имитирующее звук выходящей из недр земли воды, как если бы приговаривая: «Лейся-лейся, еще-еще!» Чтобы вода не вытекала и не уходила под землю, Агарь сложила небольшую стену из песка вокруг родника, и тогда вода перестала течь и превратилась в колодец, который впредь стал известен как колодец Замзам, существующий и по сей день.
Оба были спасены от жажды, а финики помогли им продержаться еще немного дольше. Через несколько дней группа бедуинов, которые вместе со своими семьями и вещами покинули родные земли в Южной Аравии и искали новые пастбища, проходила у входа в долину. Когда они увидали стаи птиц, кружащихся над ней, они решили, что там должна быть вода. Несколько человек отправились в долину на разведку и нашли одинокую женщину с ребенком, сидящую на краю большого колодца. Настроенные миролюбиво, представители племени попросили разрешения Агари поселиться в долине. И она дала его, но при условии, что колодец Замзам навсегда останется собственностью Измаила и его потомков.
Что касается Авраама, то традиция гласит, что он вернулся в долину через некоторое время и обнаружил, что Агарь и их сын живы, как ему и было обещано Богом. С тех пор он посещал их часто и увидел, как Измаил стал мужчиной и женился на девушке из южноаравийского племени. Годы спустя патриарху было приказано во сне построить рядом с колодцем Замзам храм для поклонения Господу; и тогда, при содействии своего сына, он построил прообраз святыни, которая находится в Мекке сегодня и известна как Кааба. В то время как они гранили камни для того, что впоследствии станет первым в истории храмом, воздвигнутым для поклонения Единому Богу, Авраам поднял взор к небу и воскликнул: «Ляббайк, Аллахумма, ляббайк!» («Для Тебя я готов, о Господи, для Тебя я готов!»). И именно поэтому во время паломничества в Мекку — паломничества к первому храму Единого Бога — мусульмане начинают стенать: «Ляббайк, Аллахумма, ляббайк!» — когда они приближаются к Священному Городу.