Фотоаппарат
Мы оба смеемся над приключениями, которые лежат так далеко позади нас. Но в свое время мы совсем не чувствовали охоты к смеху. Мы были в шести или семи днях пути к югу от Рияда, когда тот проводник — фанатичный бедуин из одного из поселений Ихван, а именно Ар-Райн, — впал в припадок ярости после того, как я объяснил ему, для чего нужен мой фотоаппарат. Он захотел покинуть нас тут же, потому что такое языческое сотворение образов подвергало опасности его душу. Я бы не возражал отделаться от него, не будь мы тогда в местности, с которой ни я, ни Зейд не были знакомы и где, оставшись одни, мы бы точно потеряли наш курс. Сначала я пытался рассуждать с нашим «дьяволом-бедуином», но все напрасно: он оставался непреклонным и повернул своего верблюда обратно в Ранья. Я ясно дал ему понять, что оставить нас умирать здесь от жажды — почти неизбежный исход — будет стоить ему его собственной жизни. Когда, несмотря на это предупреждение, он начал выдвигаться обратно, я нацелил свое ружье на него и пригрозил выстрелить с серьезным намерением сделать именно так. Последнее наконец перевесило заботу нашего друга о своей душе. Поворчав немного, он согласился отвести нас в ближайшее большое поселение, около трех дней пути от нашего расположения, где мы смогли бы предстать перед местным кади, чтобы разрешить наш спор. Зейд и я обезоружили его и по очереди следили ночью за тем, чтобы он не удрал от нас. Кади в Кува'ийа, к которому мы обратились несколько дней спустя, поначалу рассудил в пользу нашего проводника, «так как, — заявил он, — позорно делать образы живых существ» (основываясь на неправильной интерпретации высказывания Пророка, ведь несмотря на это верование, так широко распространенное среди мусульман по сей день, в то, что изображение живых существ запрещено, исламский закон не содержит каких-либо предписаний на этот счет). Тогда я показал кади открытое письмо от короля «всем амирам этой земли и всем, кто только прочитает это», и лицо кади поменялось и вытягивалось все сильней и сильней по мере того, как он читал: «Мухаммад Асад — наш гость и дорогой друг, и каждый, кто выкажет ему дружелюбие, выкажет его нам, и каждый, кто будет враждебен к нему, будет считаться врагом для нас...» Слова Ибн Сауда и его печать оказали магический эффект на строгого кади, и он в конце концов решил, что «в определенных обстоятельствах» возможно делать снимки. Как бы то ни было, мы отпустили нашего проводника и наняли другого для сопровождения нас в Рияд.