Быть гостем у араба
Я шел по дороге в Галилею. После полудня моему виду открылась Изреельская долина, лежавшая справа от меня и покрытая лоскутами света и тени. Я прошел Назарет и перед наступлением ночи вошел в арабскую деревню, находящуюся в тени перцовых деревьев и кипарисов. У двери первого дома сидели трое или четверо мужчин и женщины. Я остановился, спросил, это ли Ар-Райна, и после утвердительного ответа хотел было двинуться дальше, когда одна из женщин позвала меня:
—Йа сиди, почему бы тебе не отдохнуть? — и, как будто предсказывая мою жажду, протянула мне кувшин холодной воды. Когда я напился, один из мужчин — очевидно, ее муж — спросил меня:
— Не отведаешь ли ты хлеб с нами и не останешься ли переночевать в нашем доме?
Они не спросили меня, кто я такой, куда я направляюсь или какое у меня дело. И я остался у них переночевать как гость.
Быть гостем у араба... даже школьники в Европе наслышаны об этом... быть гостем у араба означает войти на несколько часов, на время, поистине и полностью в жизни людей, которые хотят быть твоими братьями и сестрами. Это не просто благородная традиция, которая дает возможность арабам быть столь неограниченно, неумеренно гостеприимными; это их внутренняя свобода. Они настолько свободны от сомнения в самих себе, что они легко могут открыть свою жизнь другому человеку. Они не нуждаются в благовидной безопасности внутри стен, которые на Западе каждый строит между собой и своим соседом.
Мы ужинали вместе, мужчины и женщины, скрестив ноги и сидя на коврике вокруг огромного блюда, заполненного кашей из пшеницы грубого помола и молока. Хозяева отрывали от больших, тонких, как бумага, листов хлеба кусочки поменьше, которыми они искусно черпали кашу, даже не касаясь ее своими пальцами. Мне они дали ложку, но я отказался от нее и пытался, небезуспешно и к явной радости своих друзей, повторять их простую, но тем не менее изящную манеру кушать.
Когда мы, около дюжины людей в одной и той же комнате, улеглись спать, я вглядывался в свисающие с бревенчатых балок надо мной ленты сушеного перца и баклажана, в множество ниш в стенах, заполненных медной и каменной посудой, в тела спящих мужчин и женщин и спрашивал себя, разве мог ли я когда-либо дома чувствовать себя настолько же «как дома».